Просто не знаешь, что и думать, когда узнаешь факты, повторяющиеся каждое столетие, в истории России. Фиксировать рассказы участников Великой Отечественной я начал с 80-х годов: тогда было сложно напечатать про войну, которую вынесли на своих плечах они. Правда войны оказывалась слишком горькой. Тех, кто ушел в 41м и 42м, среди них не было. Да их, говорили они, и не должно оставаться. Тех, кто был и навсегда остался на передовой. Из воспоминаний артиллериста Семенова Герасима Семеновича, жителя деревни Малые Туваны, награжденного двумя орденами Красной Звезды, ушедшего на фронт в конце 1942 года: «В каждой дивизии были группы «бессмертных» снабженцев, медиков, контрразведчиков, штабистов и тому подобных товарищей, война которых заключалась в организации и отправке пополнения в бой, на смерть. Эти вояки, люди особые, выжили, благодаря своей страшной работе, потому, что могли справиться с таким делом только они. Командовать тут могли либо бездушные, либо подонки бессердечные. «Вперед!» - и все. Такой человек знал: если не ты их, то погонят тебя самого». Федор Иванович Гаврилов, житель деревни Питушкино, гвардии старший лейтенант, командир орудия, кавалер трех боевых орденов, прошедший с боями с конца 1942 года Белоруссию, Польшу и Чехословакию, закончивший ее на Дальнем Востоке, говорил, что однажды слышал разговор командира батальона с комиссаром: «Денька три посидим, добьем этих и пойдем за новым пополнением. Там погуляем!» «Пригнали на наш участок сотни четыре мальчишек 17-18 лет. Впереди небольшое село, но немцы его сильно укрепили, наступление встало. Нужна разведка, артиллерия, самолетами проутюжить бы фрицев. А, зачем? Мы сами с усами! Пьяный полковник орет: «Вперед!! Взять деревню!», и батальон побежал на поле, и через полчаса на снегу лежали все. Раненых, немцы добили быстро: все пристрелено».

Это было жестокой правдой, ибо, как показывает статистика, на передовой человек живет около недели: его обязательно убьют, или, если повезет, ранят. Житель села Туваны Угодин Александр Иванович, награжден двумя орденами Красной Звезды, рассказывал: «Артиллеристы жили до трех-четырех месяцев, некоторые, как я, умудрялись оставаться целыми до конца войны. Ведь орудие стреляет с закрытых позиций, обычно с тыла. Но к пушкам обычно ставили опытных солдат, а молодежь оказывалась на передовой, наблюдать, корректировать огонь». «Мы ползем вслед за пехотой, в атаку нас не гонят, поэтому, нас, артиллеристов, меньше и поубивало - говорил участник сражений 1942 года под Смоленском Герасим Семенович Арюхин, артиллерист-гвардеец, награжденный за всю войну двумя орденами Красной Звезды и медалью «За отвагу!» Сначала было трудно: на тридцатиградусном морозе, копать мерзлую землю, таскать бревна и снаряды – больше двух пудов один ящик. Для деревенского парня это привычно. Всех заели вши, так, что сотнями бегали по нас, по белью, и по шинели. Мы их подцепляли руками и сыпали на железную печь, где они щелкались, как орехи. Все ходили в кровь расчесанные и в струпьях. О бане в 1942 году и речи не было. Пробовали мочить белье в бензине, и вши убегали, но назавтра их было еще больше. Пробовали греть воду в больших бочках из-под топлива, только в конце 42-го появилось специальное мыло - паста, в которой надо было кипятить одежду. Бани научились строить лишь в 1943 году». Человек ко всему привыкает, организм вырабатывает защитную реакцию, чутье, как надо себя вести в различной ситуации. Атрашкин Михаил Петрович, житель деревни Питушкино, на войне с 1942 года, награжден орденом Славы третьей степени: «Кормили плохо, иногда по двое суток во рту ни крошки, - научился добывать еду: то нарубишь топором окаменевшую конину с павшей лошади, то набредешь на заброшенную картофельную яму. Бывало, идешь маршем, и вдруг, впереди, кухня, перевернутая бомбой, и каша вылилась на снег, рядом мешки с хлебом, термоса со спиртом. Тут же достаем ложки и начинаем есть. Я приучился подбирать сухари и корки хлеба около офицерских кухонь, добывал еду, где было можно. Большинство солдат на передовой ночевали прямо на снегу. Из-за бомбежек костер не всегда можно было зажечь, и множество людей обмораживались, замерзали насмерть,. особенно раненые. Их обычно волокли по снегу на специальных легких деревянных дощечках. Иногда работали собаки - разыскивали раненого, помогали перевалиться на дощечку и тащили к своим. Чаще всего этих бедолаг вообще невозможно было вытянуть из-под огня». Вытащили, это еще не значит, что будешь жить: до санчасти и до госпиталя добирались часами и даже днями. Там тоже нужно было ждать, так как врачи, не успевали принять всех: стонущие, мечущимися в лихорадке люди умирали, так и не дождавшись своей очереди. Сядров Александр Константинович, житель села Туваны, награжден орденом Славы, в боях с 1942 года: « Под Новгородом был я ранен в правую руку, в локоть, добирался сам, пешком почти сутки на ветру и морозе. Около входа в медсанчасть куча заваленных снегом мертвецов. Это раненые, привезенные ночью и замерзшие здесь. Лучше стало в конце войны, приноровились. По дороге обратно, уже через месяц, видел как, разостлав шинель на снегу, солдаты делят мерзлый хлеб, разрезать который невозможно, и солдаты пилят его пилой, куски делят на части, по справедливости. Такой хлеб жевать нельзя - только сосать, и он тает во рту. Холода стояли страшные: плевок замерзал на лету». Вот один эпизод из многочисленных фильмов о той войне: лежит на снегу раненый в ногу солдат, рядом девчушка-санинструктор. Не плачет, а ревет от бессилия: слезы бегут по грязному лицу. А где ей помыться? Плачет, руки дрожат от растерянности. Солдат спокойно снимает штаны, перевязывает кровоточащую рану и еще утешает девицу: «Не бойся, не плачь, дочка!». Война не женское дело, но наше государство заставило их терпеть фронтовые мытарства! И если бы только это! Тяжело им было среди мужиков, не вечно голодных солдат, конечно же сытое начальство добивалось своего любыми путями: и хитростью, и подлостью, а если сопротивлялись - в холодную землянку, на хлеб и воду! На войне особенно отчетливо проявилась человеческая подлость, но в еще более страшной, чем в мирное время, форме. Акимов Дмитрий Семенович, житель деревни Малые Туваны, артиллерист-разведчик, награжден двумя орденами Красной Звезды: «О ранении мечтали, чтобы не слишком тяжелая была, но такая, чтобы отпустили домой. Вот левую бы руку оторвало или стопу, правая пригодится в жизни! Все хотели хоть на время выйти из ежедневной мясорубки. Были люди-самострелы, стрелявшие в себя. Стрелялись через буханку хлеба, через мертвеца, друг в друга, чтобы гарь от выстрела скрыть. Не хотели воевать и стрелялись чаще всех узбеки, казахи. Но их почти всех разоблачали и расстреливали тут же, перед строем».

Харитонов Андрей Харитонович, житель деревни Малые Туваны: «Чтобы не быть на передовой, многие стремились устроиться при кухне, писарем, кладовщиком, денщиком. Их забирали под гребенку, когда в ротах убивало всех, пристроившихся к теплому и сытому местечку, их тоже гнали в бой. Но и здесь гоняли не всех: честного завскладом отправляли на передовую сразу, а вора оставляли, потому, что начальство любит хорошо поесть и выпить». Происходило то же, что и до войны, только открыто и нагло. В тылу стать героем легче и проще: там, на передовой, проливают кровь и погибают, а здесь, под боком у начальника, составляются списки для награждения и повышения в должности. Вот так, какой - то ординарец, или писарь, сегодня никак не может вспомнить, за что ему вручили орден Красной Звезды: за мозоль на заднице, или занозу там же. Пашков Яков Семенович, танкист, сменивший в один день на Курской Дуге три танка, награжден орденами Красной Звезды и Славы первой степени, житель деревни Питушкино: «Умирать не хочет никто, вот и придумывают разное солдатики, некоторые думали, что если бросить оружие и сдаться в плен, то можно живым остаться - немцы все равно победят и домой отпустят. А те, и в правду, в начале войны, говорят, десятками тысяч пленных еженедельно в тыл гнали, а потом, к началу 42-го, стали просто из пулеметов расстреливать и в ямы складывать, чтобы не возиться. Все, кто воевали, либо погибли, либо оказались в госпитале. Все остальные, либо сидели в тылу, либо сторожили штаб». А мимо них проходили все новые и новые тысячи новобранцев, превращаемых в гору мяса. Главным образом, среди раненых были разведчики, связисты, радисты,- люди передовой, проползшие на брюхе половину войны, знали, что такое смерть и с презрением относились к «тыловым крысам» - сладить с ними было невозможно, ничего не боялись: «Дальше фронта не пошлешь!» Андреев Николай Герасимович, житель села Туваны, награжден двумя орденами Красной Звезды, воевал с 1942 года: «С 1943 года война и армия стали уже другими. Если снаряд попал прямо в блиндаж и не разорвался, уже никто со страху не умирал: каждый продолжал начатое дело, и даже не просыпался, если спал. Многие поняли, что жизнь человеческая не стоит и копейки, и стали вести себя по закону «кто успел, тот и съел»: хватай, дави, рви - сколько сможешь. Все забыли, что такое добро и справедливость». Из того, что я услышал, меня больше всего поражает человеческая всеядность и терпимость: если дрова сырые и не горит костер, можно поджечь резиновые сапоги. Сапоги можно снять с мертвеца, а если не снимаются, то можно их отрубить вместе с ногами. Это рассказал ветеран Сталинграда Арюхин Алексей Ильич, житель деревни Малые Туваны, награжденный двумя орденами Красного Знамени: «Кругом полно покойников, их никто не хоронит: зимой чуть прикроют снегом, а летом – землей, и все. Головы черные торчат везде, многие распухли, дотронься – взорвется и брызнет на тебя гнильем. Лежат и страшно воняют. В окопах мертвецы втоптаны в грязь - по ним и ходили». С весны 1943 года, судя по рассказам фронтовиков, стало иначе. Глупо звучит, но стали как- то практичнее умирать и убивать. Дороги 43 года так же забиты машинами и танками, повсюду трупы – теперь уже больше немецкими и прочими гражданскими. Угодин Александр Иванович: « Наши солдаты с удовольствием обшаривали их. Какой дряни только не было: женское белье, посуда, фотографии, письма, презервативы, порнография. Практичные они, эти немцы. Если что-то нельзя было взять, они это уничтожали, чтобы никому не досталось. Шли в Россию как на курорт. Позднее, в самом конце войны, в одном немецком городке мы разместились в брошенном хозяевами доме. Вся мебель и вещи были на месте. Кругом чистота, кухня вся покрыта изразцами. Все продукты разложены по жестяным банкам, на каждой банке надпись, кофемолка с кофеваркой, чистейшая белоснежная скатерть. Всюду, в шкафах, на этажерке, стеллажах стояли книги в ярких переплетах. Несколько ванных комнат и туалетов для всей семьи: любимому папочке, любимой матушке, милым детишкам. Страшно подойти и дотронуться своими руками такого чуда! Только одно мне не понятно: что они хотели взять у нас, чему у нас научиться?». Харитонов Андрей Харитонович, деревня Малые Туваны, на фронте с 1942 года: «Но воевать они действительно умели! Двигаясь на Запад, мы часто проходили через немецкие укрепления и оборонительные линии. Меня всегда поражала их боевая подготовка и бытовая устроенность. Их укрепления находились в глубоких траншеях, перекрытых прочными бревенчатыми накатами, от каждой траншеи ведут проходы к туалетам, отдельным для солдат и офицеров, все переходы с перильцами из березок, как и сами туалеты с сидениями:- устраивались с удобствами. На холме, под деревьями, жилье для офицеров: столовая, столы, обязательно - офицерский клуб. Два полка из дивизии были на передовой, третий приводил себя в порядок, мылся в бане, развлекался с женщинами. Затем полки менялись. И наступать, и отступать, и обороняться, и считать тоже они умели отлично. Ведь говорят же, что немцам доподлинно известно, где и сколько их солдат и офицеров до сих пор лежат на нашей земле. Не в пример нам! В каждой деревушке в фундаментах домов — доты, пулеметы и минометы, траншеи в два ряда. Кругом на пятьсот метров открытое поле: все пристреляно. Сюда бы артиллерию, или авиацию, как делали всегда сами немцы, а наше великое командование эту задачу решает просто: штрафной батальон. И «Вперед!». Они, эти смертники, получили возможность искупить вину кровью или смертью десять-пятнадцать лет тюрьмы. После одного боя возле небольшой смоленской деревушки соседний полк наткнулся на огромную кучу отрубленных человеческих ног. Никто ничего не мог понять, пока одна местная старушка не рассказала, что немцы собрали с поля с убитых солдат всю красноармейскую одежду: ватники, полушубки, шапки. А вот сапоги с замерзших тел никак не снимались, и тогда они стали отрубать ноги и относить их в баню, чтобы оттаяли. Вот какой экономный и расчетливый народ немцы!». Гаврилов Федор Иванович, гвардии старший лейтенант, кавалер трех боевых орденов: «В конце 43-года мы проходили по Черкасской области Украины, дня два простояли в одном селе, кажется Лезино или Ленино, точно не помню. Местная баба, у которой мы были на постое, рассказала про один бой немцев с нашими пограничниками в июле 41-го. Пограничники: их было немногим более шестисот человек, около батальона, да еще 200 собак с вожатыми, с боями отступали от границы. У этого села батальон оставили прикрывать отход штабных частей, и они приняли бой, и ни один не сдался, погибли, но отстояли позиции. И когда их оставалось всего несколько бойцов, решили выставить последний резерв — собак. Зрелище было страшное: обученные голодные овчарки против автоматов. Немцы отступили, но вскоре подошли танки, и немцы добивали собак уже с них. Старушка помнит истошные панические вопли, лай и рык, который доносился вокруг, уцелевшие собаки до конца остались преданными своим проводникам. Не подпуская никого к телам хозяев, овчарки отказывались от еды и умирали от голода. Говорят, что несколько десятков выживших собак прятались в окрестных лесах: жили, сбившись в небольшие стаи. Но нападали только на немцев. Как определяли, не знает никто». В тылу, за передовой, другая жизнь, другие люди: начальство и штабные, склады и медсанбаты. Эти люди выживут, вернутся с победой домой, и станут заполнять праздничные трибуны, выступать с них и рассказывать о своих подвигах на фронте. И самое главное, они и сами себя убедят в своем героизме. Они и представляют ту страшную войну нам и нашим детям сегодня, а о том, какая она на самом деле, ребята узнают лишь в Афганистане и в Чечне. Но почему, Россия во все века подвергалась нападению, но каждый раз оказывалась к ней не готовой? Почему Россия всегда побеждала ценой страшных потерь. Разве у России нет армии? Разве у этой армии нет опыта многолетних войн? Угодин Александр Иванович, село Туваны, командир орудия, лейтенант: «Посмотришь на бывшие линии немецкой обороны, на их опорные пункты на холмах, возникает мысль расстрелять, размазать в грязь наших генералов. Гнали в лоб на пулеметы! Артиллерия бьет, но чаще по пустому месту. Результат – прошли двести, триста метров - потеряли сотни танков и целые дивизии». Во многих местах, - рассказывал Гаврилов Федор Иванович, - я видел у селений по - нескольку десятков горелых наших танков, а вокруг них лежат тысячи трупов наших солдат - очевидно, что немцы запустили в пристреленное место дивизию, а потом уничтожили всех с окрестных высот. Не надо быть генералом, чтобы не видеть бессмысленность таких атак. Воевали бездарно, позволяя немцам убивать себя». Позволяли в той войне, позволяли в Афганистане, позволяли и в Чечне, позволяют и сегодня! Вспоминал Акимов Николай Герасимович, артиллерист-разведчик, гвардии лейтенант: «Я встречался с бойцами вырвавшихся из окружения частей армии Власова. Они рассказывали: прорывались сквозь страшный огонь врага, люди гибли тысячами, их телами заваливали болото, ими прикрывались от пуль и осколков. Раненых вывозили через болото по бревнам, положенным на мерзлые трупы, чтобы бревна не расходились и не тонули, их прибивали железными штырями в эти мерзлые тела». Семенов Герасим Семенович, лейтенант, разведчик: «Германия встретила нас своей зажиточностью, довольством и порядком: в деревнях асфальт и электричество, в домах обязательно пианино и мебель, в сараях полно скота. Всюду навалено добро, вывезенное из СССР, лежало много золотых монет разных стран. Солдаты их не брали, потому, что не рассчитывали выжить. Была весна и все мы были пьяны, потому, что водки было много и она была везде. Кончалась война, кровь лилась рекой, остановить беспредел было невозможно, сколько не старались командиры. Солдат - грудь в крестах, «сдвинувшийся» от пройденного и пережитого, считал все дозволенным, все возможным. Слышал, что грабежи и насилие прекратились только после замены боевых частей другими, не воевавшими вовсе». Взятие одного Рейхстага стоило стране, наверное, нескольких десятков тысяч жизней. Бомбы и снаряды могли бы за час сравнять его с землей вместе со всеми засевшими там фрицами, но был приказ, и, надо было сохранить его, чтобы водрузить на нем Знамя Победы: атаковали солдаты, как в начале войны, грудью пробивая себе дорогу. Пашков Яков Петрович, деревня Питушкино, танкист: «Многие, кто остался живым, не только расписывались на Рейхстаге, но считали обязательным справить нужду на нем. Долгое время ходил рассказ о надписи, сделанной каким-то Сидоровым. Этот победитель на памятной доске, прославлявшей имена немецких князей, полководцев и прочих великих людей Германии, мелом жирно перечеркнул надпись и сверху размашисто вывел: «Е..л я вас всех!». Акимов Дмитрий Семенович: «Большого насилия в отношении немецкого населения я не помню. А было бы вполне закономерно, если вспомнить, через что пришлось пройти солдату. Мне кажется, немки охотно путались с солдатами, не ощущая при этом никаких угрызений совести. У них, в отличие от нас, советских, все было просто. Если «Рус Иван» вежлив, не бьет, не слишком пьян, то, - «бит - те». Добро пожаловать, значит. Совсем «бит-те с удовольствием», если еще и накормит». Так, что в современной Германии полно носителей славянской и азиатской крови, а СССР получил невиданную эпидемию сифилиса и гонореи, чего у нас не было со времен Гражданской войны. К чести нашей медицины, она, через два-три года, блестяще справилась с этой проблемой во всей стране. Гвардии танкист, гвардии старшина, кавалер трех боевых орденов, Карпов Григорий Иванович: «На углу одной из улиц поверженной немецкой столицы мы столкнулись с машиной американского патруля. Пока солдаты возились с машинами, я махнул офицеру рукой, и тот подошел. У меня, как всегда, был спирт, я чокнулся с ним огромной алюминиевой кружкой и мы выпили, закусив тушенкой прямо из жестяной банки одной ложкой. Мы закурили его сигарету, передохнули, и тут он и говорит: «Я видел недавно ваши танки в бою и, мне подумалось, что не хотел бы я быть на их пути, и дело даже не в ваших машинах, а в том, что я видел лица танкистов на башнях: в них была спокойная уверенность в победе. А это страшнее орудия. Никогда бы я не хотел воевать с вами, я чувствую, что задницу нам вы обязательно надерете. И водку вы здорово жрете: литровую кружку сразу, и ни в одном глазу».